Югославская трагедия  - Леонид Млечин

В Сараево много разной власти — ООН, ОБСЕ и многонациональные силы, но они очень хорошо взаимодействуют между собой. Способность многонациональных сил сотрудничать должна бы послужить хорошим примером для расколотой Боснии.

Французский генерал Ив ле Шательер командовал дивизией, в которой служат французы, немцы, канадцы, испанцы, итальянцы и украинцы. Генерал говорит и по-немецки, и по-английски:

— Мой первый заместитель — итальянец. Второй — испанец. Начальник штаба дивизии — немец. Это очень интересный опыт, полезный для будущего. Ни одна страна не способна справиться с такой проблемой в одиночку.

— Неужели такой многонациональный механизм действительно может работать?

— Да этот механизм работает, и он работает хорошо. Это не очень просто, но мы делаем успехи.

— Когда вы отдаете приказ немецким офицерам, они не ворчат вам в спину: с какой стати мы должны подчиняться какому-то французу?

— Может быть, они так и думают, но не показывают вида. Имейте в виду, что у нас большой опыт совместной службы с немцами.

Немецкий генерал Хельмут Нойбауэр занимал пост начальника штаба дивизии. В бундесвере он служил в горнострелковых войсках, увлекался горными лыжами и альпинизмом.

— Я немец, но должен хорошо говорить и писать по-французски и по-английски. Нельзя просто так приехать и начать службу. Надо знать языки и иметь опыт совместной службы.

— У вас не возникает желания уединиться с немецкими офицерами и по-свойски поболтать за закрытыми дверями?

— Я никогда этого не делаю. Я не собираю вокруг себя немцев и не говорю по-немецки в дивизии. Рабочий язык дивизии — французский.

— Как французские офицеры относятся к тому, что им отдает команды немец?

— Может быть, вначале им это не нравилось. Но мы учимся доверять друг другу. Мой ближайший помощник — не немец, а французский капитан. Отношения между немцами и французами изменились.

— Меньше, чем сто лет назад немцы и французы трижды воевали. Неужели не осталось враждебности?

— Каждый год ко мне в бундесвер приезжали французские солдаты и офицеры. А наши солдаты ездят во Францию. Я сам учился во Франции. Каждое лето я приглашаю французских детей пожить у меня дома — пусть играют с моими детьми. Во время войны мой отец служил в вермахте и попал в плен к французам. Я не хочу, чтобы это повторилось.

Зимой 1997 года на улицы Белграда вышли сотни тысяч сербов, чтобы смести надоевшего им президента Слободана Милошевича. Сербы простили бы своему президенту и склонность к самодержавию, и коррупцию. Но они не простили ему невыполненные обещания и пустые кошельки. Люди устали от многих лет войны, экономических санкциях и странной смеси старого социализма с преступным капитализмом.

На Милошевича возложили вину и за падение непризнанной Сербской республики в Хорватии, и за неудачную войну в Боснии, и за тяжелое экономическое положение. Среди бывших социалистических государств Сербия жила чуть ли не хуже всех.

Сербия при Милошевиче превратилась в странное государство. Парламент сохранялся, но очень слабый. Милошевич как президент обходился и без одобрения парламентариев. Конституция наделяла его правом распускать парламент, подписывать международные договоры без ратификации, назначать судей и вводить чрезвычайное положение.

Но Милошевич сохранял в стране определенную степень свободы, невозможную в других авторитарных государствах. Однако он не тиран в классическом смысле слова.

Он почти полностью контролировал электронные средства массовой информации, сокрушал оппозиционные газеты, наказывая их крупными штрафами за мелкие прегрешения. Но позволял себе быть достаточно гибким — до тех пор, пока не ощущал настоящей опасности.

Многие сербы спокойно относились к тому, что у белградских тележурналистов нет свободы самовыражения. Но сербы хотели зарабатывать. Раз правительство не способно обеспечить хорошую жизнь, пусть уходит.

Сербские студенты превратили восстание в карнавал, в праздник. Сражаясь с президентом Слободаном Милошевичем, они страшно веселились. Участие в сербской оппозиции популярных артистов и художников создало своеобразную атмосферу. Демонстрации напоминали, скорее, молодежные революции 1968 года. Несмотря на то, что на улицах Белграда было полно полиции, сербская молодежь ее не боялась. Все-таки белградские студенты выросли в условиях, хотя и неполной, но демократии. Это была не просто борьба против надоевшего президента. Молодое поколение жаждало полного обновления жизни.

Сербская оппозиция избегала насилия. Не давала полиции повода вмешаться. Не провоцировала власть на жесткие меры. Так польская «Солидарность» во время первых забастовок в Гданске в 1980 году на всякий случай запретила забастовщикам пить алкогольные напитки.

Сербы поняли: прежде всего, нужно заинтересовать телевидение. Когда восстание превращается в телевизионное событие, это ободряет восставших и пугает власть.

На выборах в местные органы власти четыре оппозиционные партии, объединившись в движение «Вместе», получили немало мест в промышленных центрах страны, в том числе завоевали большинство в скупщине Белграда. Но Верховный суд отменил результаты голосования. На перевыборах места достались социалистам Милошевича. Это вывело оппозицию на улицы. В январе число протестующих достигло до двухсот — трехсот тысяч человек.

Оппозиция не выдвигала невыполнимых требований. Требовала только то, что режим может отдать. Оппозиция действовала постепенно и заставляла власть отступать шаг за шагом. Но сербской оппозиции не хватало лидеров. Только настоящий лидер превращает толпу в движение. Телевидение безошибочно выхватывает в толпе его лицо, и он олицетворяет восставших. Белградская оппозиция состояла из людей, у которых не было ничего общего, кроме ненависти к власти.

Лидеры оппозиции — писатель Вук Драшкович (он возглавлял «Сербское движение обновления»), Зоран Джинджич (председатель «Демократической партии»), Весна Пешич (председатель «Гражданского союза»). Сначала все считали лидером Вука Драшковича. Он был принципиальным противником Милошевича. В ответ на критику режима 1 июля 1993 года его избили и посадили в тюрьму. Он был единственным сербским политиком, осудившим бомбардировки Вуковара и Дубровника:

— Я не могу праздновать вуковарскую победу, которую празднует Сербия, опоенная военной пропагандой. Вуковар — это Хиросима, созданная хорватским и сербским безумием.

При этом Драшкович организовал собственную миниармию под названием «Сербская добровольческая королевская гвардия», которая отправилась воевать против хорватов. Командовал гвардией настоящий уголовник Джордже Божович Гишка.

Вук Драшкович также выступал против войны в Боснии:

— Под лозунгом защиты национального интереса узаконен принцип, по которому собственное право на счастье может осуществляться за счет несчастья и несправедливости по отношению к соседу. Кровь сочится из такой политики. Такая политика превратит всю нашу Боснию и Герцеговину в кладбище.